Книга «Заутреня святителей» - Оглавление
Когда мы с отцом Виталием сошли с шаткого крыльца его старозаветного домика, нас овеяло дыханием августовской тьмы, шорохом высоких лип и мерцанием звёзд.
— Ночь… — прошептал отец Виталий шёпотом вошедшего в тихий храм. Липовой аллеей мы дошли до белой церкви. Сели среди погоста, на деревянных ступеньках старой часовни, под деревьями. Кругом кресты. Кое-где, над могилами, лампадные огни. В алтарном окне церкви неугасимый свет.
Отец Виталий в белом подряснике. Обхватил руками колени. На плечо упал жёлтый лист.
— Как ночь, нет мне покоя!.. Так вот и брожу по комнатам своим опустелым, по саду, по кладбищу, забираюсь в лес и всё хожу, всё тоскую, всё зову его, тихого. Не утолят скорбь мою ни молитва, ни ночное бодрствование, ни кротость Господних звёзд… Встанешь у престола, да как вспомнишь агнца моего закланного, и умолкнешь!.. Ждут, когда очнётся батюшка, а я стою безгласный перед Чашей Господней и плачу… Глядя на меня, и все предстоящие в церкви плачут…
У отца Виталия затряслись плечи. Закрыл лицо руками.
— Единственный у меня был, после покойницы жены! Ласковый такой да задумный. Рассказы любил про святых мучеников… И всех жалел, всем улыбался сыночек мой маленький!..
Той ночи не забыть мне!.. Пришли это они пьяные, грехом пропахшие. Взломали вот эту самую церковь и вошли в неё в шапках и с папиросами в зубах. Мальчик мой не спал. Увидел и разбудил меня. Как ни просил я его не ходить со мной, пошёл!., как был… в белой ночной рубашечке… Пришли в церковь. А они-то с песнями балагурными Царские врата раскрыли и на престоле свечи зажигали! Плевались и сквернословили. Не высказать того, что было на душе у меня тогда!.. Я молить их стал, пьяных, оголтелых. Бога побояться, не кощунствовать. Они не слушали меня. В спину толкали, волосы на мне рвали, оплёвывали и заушали… Вдруг… вижу! Один из них прикасается к Чаше Господней! К Чаше!
Тут-то и свершилось…
Мой сыночек в алтарь бросился.
И вижу… Ручонками своими маленькими вырывает Чашу Господню из рук пьяного кощунника.
И не поверите ли, вырвал её! Чудом вырвал! Как сейчас вижу его в белом одеянии, как хитон отрока Иисуса, с Чашей Христовой, сходящего по ступеням амвона…
Тут-то за Христа и пострадал светлый мой мальчик. Не успел я подойти к нему, как высокий солдат ударил его прикладом по голове…
И когда увидел его, обагрённого кровью, бездыханного, я не плакал. На душе было ясно-ясно. Спокойно взял его на руки и домой понёс и по рукам моим кровь его струилась.
А вот когда отпел его и похоронил!.. Пришёл с кладбища в сиротливый дом да как вспомнил его, мученика, в белом, как у Христа-отрока, хитоне, в ручках своих сжимающего Чашу Христову, пал я в отчаянии на пол и волосы рвал на себе…
Ничто не утоляет скорбь мою, ибо перед глазами он, ангельская душенька, за Христа пострадавший!..
После долгого молчания отец Виталий сказал:
— Пойдёмте на его могилу и отслужим панихиду.
Мы поднялись со ступенек часовни и пошли служить ночную панихиду.