Батюшка, помните Улиньку? Праведница она была, хотя и мало знали о ней. Тщательно скрывала свои подвиги от посторонних и только иногда нет-нет да и приоткроется, и блеснет неземным светом духовная красота ее души.
- Несомненно, праведница, раба Божия, и молитва ее была сильна пред Господом, в чем не раз я убеждался на самом себе.
В Киеве она появилась еще до революции, но тогда немногие о ней знали. О жизни ее не было известно почти ничего, так как при всякой попытке поговорить с ней она начинала говорить иносказательно, причем разобрать смысл ее речей было совершенно невозможно. Однако, исповедуясь, она всегда ясно и четко называла свои грехи.
Был я в то время настоятелем храма, и было у меня много скорбей в то тяжелое время непрерывных гонений на Церковь Христову. А тут еще и семейное горе: тяжко заболела моя жена. Жизни ее угрожала опасность, необходима была серьезная операция. Погруженный в свои невеселые думы, шел я зимой, утопая в сугробах, в храм на богослужение.
На душе было скорбно и тягостно: я терял мать своих детей, которых сам не смог бы воспитать.
Во мгле вечерних сумерек неожиданно обрисовалась какая-то фигура. Еще немного - и я узнал в этой фигуре Улиньку. Как я обрадовался ей в эту минуту.
- Улинька, родная, помолись, горе у меня большое: жена умирает, дети остаются сиротами!
Улинька вздрогнула, вся как-то сжалась в комок, втянув голову, и через некоторое время уже совершенно разумно ответила:
- Буду молиться. Бог милостив, не оставит сиротами твоих детей.
Дома между тем застал я еще более тревожную картину. Только что был профессор. Состояние больной стало настолько угрожающим, что к утру было решено оперировать. Больная тяжко страдала, не находя облегчения даже от наркотиков. Вы сами понимаете, как мне тяжело было терять близкого человека. Со слезами умолял я Господа пощадить меня и избавить от этого испытания. Как забылся я кратким сном, не помню, только вдруг представился мне так ясно покойный старец Нектарий, а с ним некий Святитель, схожий обликом с приснопамятным архиепископом Антонием Воронежским. С воплем бросился я к старцу.
- Батюшка, что же это будет - жена умирает!
Старец слегка отстранил меня рукой: "Ничего, ничего, не бойся." А потом, подойдя к болящей, медленно начертал елеем на ее челе крест.
В ту же минуту я с криком проснулся.
Больная вздохнула: "Как мне легко, спокойно стало," - сказала она.
Утром операция оказалась ненужной.
Радостно спешил я в храм благодарить Господа за столь явное чудо. Подходя к церкви, я увидел, как из-под сугроба на чьей-то могиле вынырнула Улинька и буквально бросилась ко мне:
- Ну как с супругой?
- Чудо, Улинька, чудо! Господь исцелил ее. Ты молилась, Улинька?
- Ну, где мне молиться, - ответила она и забормотала что-то непонятное.